На дне окопного оврага
добыл я гильзу из стены.
А в ней - истлевшая бумага,
письмо, пришедшее с войны.

Должно быть, кто-то перед боем
смочил графит карандаша
и с перемазанной губою
писал, как думал, - не спеша.

Вручал слова бумаге бренной,
писал, склоняясь к фитилю.
...И вот слова сожрало время.
И лишь одно сквозит: «лю-блю»...

Одно осталось… Но упрямо
горит сквозь всё, что в жизни есть...
...Что он «лю-бил»?.. Отчизну? Маму?
Иль ту, которую?.. Бог весть.

Любил и всё. Не по приказу.
А по приказу он в тот раз.
наверно, встал и умер сразу.
И вот воскрес.
Во мне.
Сейчас.